sergsmir

Источник


...Мацейна говорит, что нынешняя беда христианства состоит в его буржуазной форме, это есть главная проблема современного христианства. И именно эта буржуазная форма христианства ныне терпит поражение. И это хорошо, и это прекрасно, и именно это и нужно: поражение буржуазной формы христианства есть спасение христианства. Юридические, застывшие, властные, объективированные, отчужденные формы христианства падут — и христианство, освобожденное от них, возродится в духе и свободе, возродится более живым и духовным. И будет оно тем самым действовать уже не через принудительные, отчужденные формы (то есть через формы антихристианские), а в глубине человеческого духа (антропологически). Именно так, как истинное христианство только и может действовать.

Все неудачи христианства последних веков — от сотрудничества с буржуазией. Буржуа фундаментально не онтологичен, ему спокойно в здешнем бытии, он просто не хочет трансценденции. Христианство может только уничтожить, а не обратить буржуазию, утверждает Мацейна; буржуа не может быть христианином, пока он буржуа. Поэтому нет ничего более выгодного для христианства, чем падение буржуазии. Буржуа не холоден и не горяч, поэтому Агнец изблюет его из уст Своих.

...Капитализм все обуржуазивает. Было уже сказано про кощунство буржуазного миссионерства. Буржуазность в религии — клерикализм: внешняя, мнимая, а не внутренняя, подлинная христианизация. Клерикализм не хочет преобразить мир, он хочет оставить его таким, какой он есть, и подчинить себе. Он гонится за числом: больше храмов, больше икон, больше крещений, больше влияния клира: это не желание спасти мир, а желание устроиться в мире, что и выдает буржуазность клерикализма. Клерикализм есть понимание Церкви как властной структуры, требующей больше и больше власти, или капиталистической корпорации, требующей все больше и больше прибыли. Поэтому падение светской власти Церкви, ее внешнего, мирского влияния — благо для Церкви, шанс на укрепление влияния подлинного, духовного, того, что преображает человека и мир. И поэтому та форма «церковного возрождения», которая возобладала в постсоветской России, есть на деле противоположность подлинному возрождению Церкви.( Collapse )

6 часов в окружении беснующейся толпы.

Источник
Дмитрий Муза в своей статье «Украина и Донбасс как арена цивилизационно-геополитической конфликтности России и Запада» в сборнике «Философия на линии фронта»12 говорит о том, что «именно Донбасс сегодня позволяет России сосредотачиваться и искать ключи к новой Победе в своем цивилизационном пространстве». Но нельзя не заметить, сколько в этом суждении содержится не артикулированных и как бы лишь подразумеваемых тезисов, вызывающих вопросы: о какой именно Победе идет речь, и в чем состоит специфика нашего цивилизационного пространства? Почему именно Донбасс стал тем «батальоном», который оказался брошен на геополитическую передовую и «просит огня»? И разве Россия сейчас использует этот выпавший благодаря Донбассу шанс – «сосредоточиться и искать ключи к новой Победе»? Как это возможно, если ответы на выше поставленные вопросы практически отсутствуют?

В целом, получается, что очень мало кто, несмотря на обилие политической и публицистической риторики, пытается продумать ценностные, геополитические и историософские основания нынешнего конфликта России с атлантическим Западом на пространстве Украины. Это ярко демонстрирует, что, вопреки многочисленным воплям об «агрессии Путина», мы действуем в ситуации глухой обороны, реактивно, почти полностью отдав инициативу противнику. По сути, нашим кричащим testimonium paupertatis (свидетельством бедности) является то, что в то время как сегодня много говорят о новом издании холодной войны, у российской стороны нет своей более или менее эксплицитно проговоренной идеологии в этой войне – в отличие от СССР.
( Collapse )

За 26 лет до выхода на орбиту Земли советского космического корабля «Восток» с человеком на борту Константин Эдуардович Циолковский сказал:
«Не хочется умирать на пороге проникновения человека в Космос. Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство... Он русский... Он — гражданин Советского Союза. По профессии, вероятнее всего, летчик... У него отвага умная, лишенная дешевого безрассудства... Представляю его открытое русское лицо, глаза сокола».
Эти слова произнесены великим ученым в 1935 году. Юре Гагарину было в то время около года.



Глава 10. «В командировку, куда никто не ездил...»
Мама приготовила ужин, заскучав, взяла в руки газету.
Юра вернулся поздно. Принял душ. Надев спортивный тренировочный костюм — так он всегда ходил дома, — сел ужинать.
— Что это тебя так увлекло там? — спросил он, показывая на газету.
— Да вот, сынок, пишут, что уж вроде и кабину испытали, в которой человек в космос полетит.
— Дела... — неопределенно отозвался Юра.
— А я вот все думаю, — чистосердечно призналась мама, — думаю все: какой же человек согласится в этакую даль полететь? Неужто дурак какой найдется? Ведь это ж шальным надо быть — на такое решиться.
Она не договорила — Юра уронил вилку, отвалился на спинку стула и захохотал. Он смеялся от души и так долго, что мама не на шутку испугалась за него.
— Почему же непременно дурак? — весело полюбопытствовал он. — Дураку, я думаю, в космосе делать нечего.
— Так-то оно так, — не сдавалась мама, — да ведь рассудительный, серьезный человек откажется от этой затеи. Голову-то потерять трудно ли? Вон Мушку с Пчелкой запустили, а они сгорели.
Юра отложил вилку и нож.
— Понимаешь, мама... Любое новое дело всегда связано с известным риском. Сколько летчиков принесло в жертву свои жизни, пока самолеты научились летать. Но ведь авиация нужна людям — не будешь же ты с этим спорить. И космонавтика тоже нужна. Мы уже не можем ограничивать свои знания о Вселенной пределами одной Земли, нам уже тесно на Земле. Не проникнуть в космос, когда есть такая возможность, значит, обкрадывать самих себя. Это и для науки, и для народного хозяйства нужно. А техника космическая у нас, я думаю, надежная. И потом, в ее сооружение государство вкладывает большие средства. Так что дураку, как ты изволила выразиться, космический корабль доверять нельзя. В копеечку станет... Да и велика ли будет нам честь, если мы первыми в мире пошлем обживать космос неумного человека?
— Я это понимаю, сынок, а все ж таки страшно.
Ничем не выдал себя Юра в этом случайном разговоре, не показал матери, что сказанные ею слова могли обидеть его. Впрочем, почему обидеть? Она ж от простоты своей, от чистого сердца высказалась...
Справедливости ради, нужно напомнить, что в это время Юра и сам еще не знал, кому предстоит стать космонавтом-один.
А провожая маму в Гжатск, прощаясь с ней, Юра все-таки полушутливо намекнул о командировке, причем в такие дали, куда еще никто не ездил.
От этой застольной беседы до прыжка в космос оставалось немногим более месяца.

Отец

Итак, ранним утром, засунув за пояс кожаные рукавицы и топор, отец пошел в Клушино.
Дорога — не ближний свет: четырнадцать верст, да с больной-то ногой, да по распутице. А еще переправа через холодную реку, где после недавнего ледохода мутна, нечиста пока вода. Хорошо, если лодочник на месте.
Шел отец не торопясь, берег силы. Вот и Ашково осталось за спиной, вот и Фомищино миновал. У крайней избы его окликнул знакомый мужичок.
— Куда ковыляешь, Алексей Иванович?
— Да ведь все туда же, в Клушино, — охотно вступил в разговор отец. — Клуб совхозу строим, чтоб, значит, к Первомаю войти в него можно было.
— Не забываешь родной корень-то?
— Как забудешь...
Отец обрадовался случаю поговорить с давним знакомым — примерно одних лет были они с тем колхозником и помнили друг друга сызмальства. Поговорить, по папироске выкурить, отдохнуть заодно.
— Что новенького в районе слышно?
— Да с утра вроде ничего не было.
— То-то и я смотрю, идешь ты, мол... А моя баба от соседей возвернулась, говорит, человека в космос послали, по радио, мол, передавали. И по всем приметам выходит, говорит она, что твой сынок, Алексей Иванович.
— Чего только не набрешут, — безразлично ответил отец, не очень-то и прислушиваясь к болтовне приятеля, и не все по глухоте своей в ней понимая.
— Вот и я говорю: пустое мелют. А заприметил тебя в окошко — дай, думаю, осведомлюсь. Ты-то уж должен знать.
— Хорош табачок у тебя. Благодарствую. Ну да ладно, пошел я.
Он сделал несколько шагов — приятель крикнул вслед:
— Так не запустили, говоришь?
Отец досадливо отмахнулся.
У Затворова предстояло переправиться через речку Алешню. Лодочник оказался на месте.
— Продрог я, ожидаючи тебя, Иваныч, — с намеком обратился он к отцу. — Хоть солнце сверху и греет, а на воде-то оно все равно зябко.
— Не беда, сейчас согреемся.
Отец достал из кармана телогрейки специально для этого случая припасенную четвертушку водки, лодочник, в свою очередь, похвастался парой соленых огурцов и краюхой хлеба.
Разлили.
— Ну, за сынка, Алексей Иваныч. По единой, чтоб ему, значит, легче леталось.
— Чего мелешь-то? — строго спросил отец.
Лодочник смутился.
— Да ведь как же? Думаю, радость у тебя. Почитай, за минуту, как тебе подойти, — вон и весло еще не обсохло — людей на тот берег переправлял. Говорили, мол, Гагарин Юрий Алексеевич, майор, в космосе летает.
— В космосе летает? Вишь ты... — удивился отец. — Отчаянный, должно быть, парень.
— Да ведь сын твой, Алексей Иваныч.
— Какой еще сын? Выдумал — сын! Майор, говоришь? А мой в старших лейтенантах ходит, и до майора ему еще хлебать-хлебать... И был я у своего недавно — ничего такого... подозрительного... не приметил. Однако все ж приятно, если Гагарин. Давай за него, давай-давай, не задерживай.
— На доброе здоровье!
Выпили, закусили, через Алешню переправились.
Вскоре и Клушино на пригорке объявилось.
В избу, где квартировали и столовались плотники и порог которой только-только переступил отец, ввалился взмыленный председатель сельсовета Василий Федорович Бирюков. Не дав отцу опомниться, бросился обнимать.
Отец возмутился:
— Ты чего меня, как девку, лапаешь?
— Я уж в седьмой раз сюда прибегаю, — кричал Бирюков. — Все нет и нет тебя. Федоренко названивает то и дело, требует разыскать. Вертолет с корреспондентами прилетал, трещотка чертова! Всю скотину поразогнал... Пошли скорей!
— Куда идти-то?
Отец очень не любил пустую суету, напрасную спешку.
— Куда идти, спрашиваю?
У Бирюкова — он, кстати, тоже с детских лет приятель отца — глаза стали круглыми.
— Сдурел ты, что ли, на старости лет, Алексей Иванович, или притворяешься дураком? Сын в космос слетал и вернулся, Федоренко грозится голову с меня снять, если тебя не найду, а ты спрашиваешь, куда собираться. В район, конечно.
Тут уже пришла очередь отца изумляться.
— Сы-ын? — протянул он растерянно. — А ты правду говоришь?
— Посмотрите на него, люди добрые.
— Сын? Значит, Юрка. Юрка, значит...
Плотники, обступившие их во время этого малосвязного разговора, наперебой поздравляли своего бригадира. Кто-то метнулся за бутылкой, всклянь наполнил стакан, протянул отцу.
— Не надо, — отказался отец. — Не надо. Я и так хуже пьяного. Точно обухом по голове стукнули.
Он вдруг низко, в ноги, поклонился всем:
— Спасибо вам, люди добрые.
Голос у него прервался.
— Да полно тебе, Алексей Иванович.
— Чего ты, отец, право? — заговорили плотники.
— Уйдите, ребятки, уйдите на момент, — выпроваживал мастеровых из избы Василий Федорович.
До Затворова отец добирался верхом на лошади, там, по бездорожью, ехал на тракторе «Беларусь», а у деревни Ашково встретил его высланный Федоренко райкомовский «газик».
Когда «газик» остановился на Ленинградской, у дома, здесь было полно машин и еще больше народу. Земляки, завидев отца, закричали:
— Ура Алексею Ивановичу!
— Ура отцу космонавта!
Но Федоренко, не давая ему опомниться, подхватил его под руку и потащил «на растерзание» корреспондентам.

Мама

Приемник здесь, как и у нас, был включен на полную мощность. Мама и Зоя сидели перед ним, тесно прижавшись друг к другу, и плакали. Маша моя, конечное дело, не замедлила поддержать их. А у меня и у самого комок к горлу подкатывает.
— Что же он наделал, Валя?! — повторяла мама, точно речь шла о провинившемся школьнике. — Что же он наделал?!
— Успокойся, тебе вредно волноваться, — уговаривала ее Зоя, а сама пробовала выпить воды — вода выплескивалась из стакана.
— Вот о какой командировке он говорил. А я-то, старая, неразумная, выходит, дураком его назвала...
— Мама, успокойся же. Хватит тебе...
Она всплеснула руками:
— Боже мой, а как же Валентина все это переживет? Ведь одна она там, ребятишки несмышленые...
— Да уж есть кто-нибудь рядом.
— Нет, нет, я сейчас же еду в Москву.
До поезда оставалось двадцать минут, а от дома до вокзала расстояние около трех километров. Не успеть маме к поезду, но — понял я — и отговаривать ее бесполезно. Крикнув, чтоб ждала меня, я бегом бросился в автохозяйство.
А тут тоже толку не добьешься: и водители, и инженеры, и сам начальник автохозяйства — все сбились в толпу у приемника и никого, кроме Левитана, слушать не хотят.
— Машина мне нужна. Срочно! — закричал я в самое ухо Качанову. Он посмотрел на меня, по-моему, не узнал даже и отвернулся.
Опрометью ринулся я в гараж, рванул дверцу первой попавшейся машины, выжал полный газ. Как гнал я ее, как удерживал баранку в руках, не помню. И... опоздал. Мама не дождалась меня — ушла на вокзал пешком.
Догнал я ее почти на полпути. Она бежала, спотыкаясь, шаль свалилась на плечи.
Вот и вокзал, скорее в кассу! Стучим в окошко, а московскому уже дали отправление. Мама схватила билет, бросилась к составу, а тот уже дернулся...
Тут кассирша выскочила.
— Гражданка, — кричит, — где вы? Сдачу с десяти рублей возьмите!.. — Билет до Москвы стоил два девяносто.
И смех и грех.
Впрочем, нам не до смеха было: поезд-то вот-вот уйдет. Но тут какая-то женщина подбежала к кассирше, что-то шепнула ей на ухо, — видимо, она знала маму, — и кассирша стремглав бросилась к диспетчеру.
Не знаю уж, что она ему сказала, но громыхнул недовольно и замер поезд на рельсах. Железнодорожники помогли маме устроиться в вагон.
А там тоже радио на всю катушку работает.
Мама услышала сообщение и разрыдалась. Пассажиры взволновались: что случилось, кто обидел пожилую женщину? Опять нашелся кто-то из местных, из гжатских — узнал маму.
— Это Анна Тимофеевна Гагарина, мать космонавта, — сказал он.
Кто-то поверил, кто-то не поверил поначалу. Поблизости оказался врач, дал маме какие-то успокоительные таблетки, но таблетки мало помогли. В Можайске, узнав о том, что Юра благополучно приземлился, она снова едва не потеряла сознание.
На Белорусском вокзале незнакомые люди помогли ей сесть в такси, и вскоре мама была уже у Валентины, застав ее в окружении корреспондентов. Нежданный приезд матери космонавта их очень обрадовал.

Утро начинается буднично: перед работой пью кофе, по каналу ТВ-3 показывают советские мультфильмы. Настроение благостное, новый день начинается оптимистически. Новости, как правило, не приносящие хорошего настроения, узнаю в течение дня. Куда же от них денешься. В то утро смотрел мультфильм «Маугли».
Как всё же похож тигр Шерхан на мирового жандарма, а лизоблюд шакал Табаки на его «самостийного» слугу». Не я первый замечаю столь явное сходство. Остальные персонажи тоже кого-то напоминают. Надо подумать на досуге.

А ночью приснился сон.( Collapse )

Источник

"Представим себе благословенный 1913 год в интеллигентной среде. Мы и предполагать не можем, что этот год когда-нибудь, в совсем другой стране, будет эталоном для измерения успехов производства. Что кухонные наши разговоры о кровавом царском режиме и дурости Думы через какие-то четыре года выльются в кровавые восстания и смену власти. Что мы приветствуем Временное правительство и проклянем большевистское. Что и вправду «страшно далеки мы от народа» и «обычные люди» равнодушно будут взирать на все наши страдания и, в лучшем случае, мы спасем тела в эмиграции, потеряв при этом душу. Но нет, сейчас год тринадцатый — мы носители прогрессивного сознания и что нам прошлые поражения, история неумолима, она докажет нашу правоту…
( Collapse )

Источник

Чужеум живет без дум. Русская пословица.

Для академика у Майкла Колфилда есть странная просьба: перестаньте слишком много думать о том, что вы видите в Интернете.

Мистер Колфилд, эксперт по цифровой грамотности в Университете штата Вашингтон в Ванкувере, слишком хорошо знает, что в этот самый момент за возможность солгать вам борется больше людей, чем когда-либо в истории человечества.

Дезинформация движется по смазанным алгоритмическим рельсам мощных платформ социальных сетей и распространяется со скоростью и в таких объемах, что остановить ее практически невозможно. Уже одно это делает информационную войну несправедливой борьбой для среднего пользователя Интернета. Но мистер Колфилд утверждает, что колода сложена еще больше против нас. То, как нас с юных лет учат оценивать и критически мыслить информацию, в корне неверно и не соответствует хаосу современного Интернета.( Collapse )

Преподобный Серафим Вырицкий. (13 апреля 1866 г. — 3 апреля 1949 г).

На дворе весна, апрельское солнце растопило последний снег, по утрам небольшой мороз. По народным приметам с 22 марта, со дня памяти сорока Севастийских мучеников, будет сорок утренников, или заморозков. События в мире не внушают оптимизма: в Исландии проснулся вулкан с труднопроизносимым названием, в Киргизии революция, в Москве прогремели взрывы в метро. Сижу дома в ожидании вызова на работу. Наконец товарищ предложил обложить дом кирпичом в Вырице питерскому банкиру. После развала страны приходилось строить коттеджи новым русским. С этим народом проблем не оберёшься, да на безрыбье и рак рыба. Дом стоял на окраине Вырицы, договорились с хозяином об оплате и зашли в местную церковь. Деревянный храм в честь Казанской иконы Божией Матери освящён в начале первой мировой войны. Приделы во имя святителя Николая, преподобных Серафима Саровского и Алексия, человека Божия. Восемь престольных праздников.


Церковь Казанской иконы Божией Матери, Вырица.( Collapse )

Сергей Доровских


Журналисту Алексею Королькову, рассказавшему историю деревянной церкви села Чемлык

Уснуть перед рыбалкой удаётся редко. Да почти невозможно, это подтвердит каждый, кто заражён рыболовной страстью. Даже если заставишь себя уткнуться в подушку – ничего не выйдет. Разве что забудешься на час-другой, и то – сном липким, неспокойным. Промаешься. То ли спишь – а то ли нет. А перед глазами уже видишь место, куда собрался ехать. И даже если там никогда не был, оно от этого только ярче и заманчивей представляется. Вот и про Бурцев пруд, куда я собрался, знакомые рыбаки рассказали много историй, которые будоражили теперь и без того подстёгнутое воображение. Как водится, передали в красках: были коллеги-рыбаки там недавно, и поймали столько, что едва до машины донесли. Чистили потом до глубокой ночи, а у карасей, по их словам, жир с хвостов капал…
( Collapse )

Источник
...Любопытно, что либералы любят морализировать в политике, но никогда в экономике. В экономике — «строгая наука», никакой морали — чистый цинизм homo economicus. Одна из специфических черт капитализма — то, что у нас нет профессионалов слова, занимающихся моралью в экономике, это строго запрещено господствующим дискурсом. Те же, кто занимаются, — маргинализируются как дилетанты, обыватели, в лучшем случае как «философы» и т. д., но не как собственно экономисты. Притом запрос в массах на это есть: на кухнях постоянно морализируют экономику [4]. Слишком понятно, почему это так: при капитализме основополагающие моральные решения (полная свобода для страсти сребролюбия и пр.) уже приняты на уровне экономики. А уж на вторичном уровне политики можно морализировать сколь угодно долго, коль скоро эти решения уже приняты.( Collapse )